ПРЕДИСЛОВИЕ
Возлюбленные во Христе братья и сестры! Жизнь каждого христианина - это путь от Рождества до Воскресения. На этом пути мы встречаем различного рода искушения, претерпевая которые мы можем извлечь из них жизненный урок, преподаваемый нам от Господа и приобрести неоценимый опыт жизни во Христе.
ГЛАВА I Первое посещение лагерей Еще будучи иноком я начал ездить в лагеря с одним из священников, который окормлял духовно заключенных. Батюшка благословил меня петь на клиросе в лагере во время богослужений. Первое мое посещение лагеря стало для меня огромным опытом. Тогда, как казалось мне, я увидел жизнь заключенных изнутри. При входе в лагерь у нас с батюшкой проверили документы и выписали пропуск, после чего произвели личный досмотр и мы прошли на территорию ИК. За нами закрылась огромная, тяжелая металлическая дверь. Кругом решетки, а по верху высокого, глухого забора плелась металлическая колючая проволока. Внутри себя я чувствовал напряжение от угнетающей окружающей обстановки. Дошедши до лагерного храма в честь Святителя Николая, напряжение стало ослабевать. Двери храма нам открыл староста прихода, заключенный этого лагеря. Внутри храм был небольшой и уютный, стены храма были расписаны руками заключенных, а над колокольней располагалась голубятня с домашними голубями. Немного позже в храм начали идти братья, прихожане этого храма, они все были одеты в тюремную робу. Батюшка представил меня прихожанам и сказал братьям, что сегодня я буду петь на клиросе. Прихожане, как и я, искренне радовались знакомству и тому, что сегодня у них в храме зазвучит церковное пение в исполнении монаха. Ко всему прочему, в ходе знакомства, заключенные узнали, что мой двоюродный брат отбывает срок в этом самом лагере и побежали за ним, чтобы сообщить ему о моем посещении и пригласить его на богослужение. В храм вошел мой брат, это было огромной радостью и возможностью обнять его. Братья радовались вместе с нами. Началась Божественная Литургия, из уст священника были слышны ектении с прошением о здравии заключенных братьев прихожан и начальствующих этой колонии. В ответ на каждое прошение я вторил "Господи помилуй..." Братья - прихожане стояли и истово с огромной верой осеняли себя крестным знамением, совершая поясные поклоны. Во время чтения Евхаристического канона заключенные подходили к аналою, изготовленного собственными руками, на котором лежали Крест и Святое Евангелие. Возле аналоя стоял батюшка и приглашал братьев на исповедь. Братья подходили, преклоняли свои колени, священник накрывал их главу епитрахилью и внимал их покаянию, после чего читал разрешительную молитву и благословлял подходить ко Святым Тайнам. К моему удивлению в столь небольшом храме было достаточно большое количество прихожан, что очень радовало сердце. Ко Святому Причастию подходили большая часть братьев. Возгласив отпуст, батюшка произнес пронзительную проповедь, которая коснулась моего сердца, эта проповедь была о нашем эгоизме, предательстве, подмене понятий... Тогда я подумал, а ведь эти слова относятся и ко мне лично, я ведь тоже преступник, каждый день предающий Христа своими грехами...
На моих глазах проступили слезы, к горлу подступил ком, который мешал петь во время молебна. По окончании Литургии, принятия Святых Христовых Таин и молебного пения мы вместе с братьями читали благодарственные молитвы, после которых братья пригласили нас на традиционное чаепитье с весьма крепким ароматным чаем. За чаепитьем братья задавали нам интересующие их вопросы о Боге, вере, духовной жизни, делились с нами своими радостями и переживаниями. Попрощавшись с прихожанами, я смог в очередной раз обнять брата и немного пообщаться с ним лично. Провожали нас братья до самого выхода запретной зоны, приглашая нас снова посещать их. Когда мы с батюшкой покинули колонию, мое сердце было наполнено смешанными чувствами, радостью от посещения заключенных, ведь это одно из дел милосердия, которое по милости Божией мне благословил Господь, с другой стороны боль и переживание. Мы ехали в машине, я молчал, тогда батюшка спросил меня, что я чувствую, и я ответил, что мне было хорошо, такой молитвы, покаяния и веры, которая наполняет собой все, я не испытывал никогда. С этого момента я ездил в лагеря всегда, когда туда ехал батюшка.
ГЛАВА II Священническая миссия в лагерях Спустя какое-то время меня возвели в сан иеромонаха, и тогда я уже имел возможность не только петь на клиросе, но и совершать Божественную Литургию вместе с батюшкой. Помню, как мы с батюшкой доставляли в лагерный храм, для поклонения братьям, икону Пресвятой Богородицы Скоропослушница, частичку мощей Святителя Иннокентия Иркутского и другие святыни. В сослужении других братьев священников мы служили соборную службу, и для заключенных это было огромным событием, наполненным радостью. Спустя время батюшку освободили от исполнения обязанностей духовника в том лагере, о котором я писал выше и оставили в другом лагерном приходе, о котором я тоже расскажу. Но, не смотря на то, что батюшку назначили на другой лагерный приход, заключенные поддерживали связь с батюшкой, молились о нем и даже помнили обо мне в своих молитвах. В другой приход я приехал впервые уже в сане иеромонаха, батюшка пригласил меня туда сослужить ему и я с огромной радостью согласился. Храм на территории ИК в честь Равноапостольного Князя Владимира был больше, чем предыдущий, внутри красивая роспись, также выполненная руками заключенных. Посещение лагерных приходов в качестве священника для меня было как новое событие в моей жизни, тогда уже я стоял у престола и исповедовал заключенных. Не имея духовнического опыта, я опирался на опыт своего собрата, более опытного в этом послушании. Из жизни этого прихода наиболее ярко запомнилась одна особая для меня встреча. При знакомстве с братьями этого прихода ко мне подошел человек, уже не очень молодой, представился по имени и сказал, что он отец двоих детей, которым я стал крестным отцом, когда занимался духовным окормлением детей сирот. Оказалась,
стечение обстоятельств и нелегкая жизнь, которая вынудила его встать на защиту своей семьи, привела его в лагерь, а его детей - в детский дом. После этой встречи мое дело окормления сирот стало тесно сопряжено со служением в лагерях. Когда я снова имел возможность посетить лагерный храм, то передавал от детей привет отцу, а когда посещал детский дом, передавал отеческий привет и любовь детям. Также я помню как после посещения лагеря, мы с батюшкой отправились к семье одного заключенного, пили чай, общались и передавали привет его семье. До того, как я стал священником, я познакомился с игуменьей. Матушка по национальности Грузинка, с очень огромным, полным любви и милосердия сердцем. Матушка несла послушание личного водителя Грузинского патриарха. Поскольку состояние здоровья матушки тяжелое, Блаженнейший патриарх благословил матушку посещать заключенных грузин в России, но матушкиного сердца и души хватило не только для грузин, она стала матерью для всех заключенных, ее знают, любят и ждут заключенные. Мы много раз ездили с ней в лагерь, заключенные из криминальных авторитетов превращались в детей, которые обнимали свою маму. Однажды матушка испекла грузинское национальное блюдо хачапури и привезла их заключенным. По традиции священники вместе с матушкой и прихожанами сели за общий стол, все пили чай и ели вкуснейшие хачапури. Тогда матушка зная, что я люблю петь песни на грузинском языке, с присущей ей грузинской эксцентричностью сказала: "Батя, пой!" Я спел, заключенные братья грузины аплодировали. В своем рассказе я еще вернусь к личности матушки в моей жизни. После трапезы меня благословили идти в диспансер для больных туберкулезом и ВИЧ заключенных, который находился на территории ИК, чтобы поздравить их с Праздником Светлой Пасхи, окропить болящих святой водой, угостить пасхальным куличом и крашенками. Там я увидел то, что скрыто от глаз простого обывателя. Изможденные болезнью тела, кругом слышался кашель и стон от людской боли. На мой возглас: "Христос Воскресе!", сквозь страдания заключенные радостно отвечали: "Воистину Воскресе!" Эта Пасхальная радость скрашивала боль и дарила надежду. После этого"паломничества" я еще глубже осознал важность посещения таких мест. Это важно в большей мере для самого меня, для моего духовного состояния, это стало потребностью моей души. Перед Рождеством все настоятели должны были ехать в дом престарелых, но мы с моим братом во Христе и другом, тем самым батюшкой, который окормлял лагеря, неправильно поняли и отправились в детский дом для детей инвалидов, но это не было огромной ошибкой, мы смогли доставить подарки детям. На обратном пути наша машина попала в колею, автомобиль ушел с дороги в кювет. Перед глазами промелькнули не только небо и земля, но и вся жизнь. Господь послал людей и нас вытащили из искореженной машины. Мы были тяжело травмированы. Казалось, что машина уже никогда не будет восстановлена. Но вот, руками заключенных, машину восстановили, мы с Божией помощью тоже восстановились после полученных травм. Господь продлил наши дни на этой земле.
ГЛАВА III Священник арестант Следующий этап моей жизни тоже связал меня с заключенными. Много лет я посещал детей сирот и детей из социальных семей в детском приюте. Эти дети для меня стали родными во Христе, для некоторых из них я становился
крестным отцом. В приюте у нас организовался православный кружок, куда приходили детки, чтобы узнать о Боге, посетить храм, приобщиться к участию в праздничных утренниках и многое другое. Вместе с этими детьми мы прожили целую жизнь, они многому научили меня. Дети делились своей болью, переживаниями, питали надежду и продолжали любить своих родителей, не смотря на их недостатки. Порой, они рассказывали о таких моментах своей маленькой жизни, от которых возникало чувство растерянности, т.к. это были страшные ситуации, которые выдержит не каждый взрослый человек. Я приходил домой и плакал, пересказывая их судьбы родным. Работа с этими детьми, равно как и работа с заключенными стала частью моей жизни и потребностью души.
Одновременно с этим я нес свое основное послушание настоятеля сельского прихода. Там, как и в любом коллективе, сообществе, возникали разногласия, конфликты. Враг рода человеческого сыграл на этих человеческих слабостях и финансовые конфликты стали перерастать в ненависть ко мне и в итоге меня словесно, у меня за спиной, стали обвинять в деторастлении абсолютно необоснованно. Тогда я собрал прихожан, детей, благочинного, уведомил о клевете в мой адрес правящего архиерея, мы провели собрание, где все дети подтвердили необоснованность этих ложных и грязных обвинений. Тогда мне казалось, что все стало ясно. Но сама клеветница так и не покаялась. Прошло время, меня перевели нести послушание настоятеля в другой приход, но я продолжал работу с детьми сиротами, тогда некоторые прихожане часто роптали, что я иногда покидал приход, писали жалобы епископу. Как-то раз ко мне за помощью обратились ребята выпускники, они просили помочь им в решении проблем с получением социального жилья. Чтобы помочь своим бывшим воспитанникам, я обратился к людям, занимающимся этими задачами. Получив консультацию по ряду вопросов, я отправился в государственные органы, подключив к этому более влиятельных и вхожих во власть людей. Занявшись этим вопросом вплотную, я столкнулся с чиновничьим произволом, грубостью, угрозами в свой адрес и даже подвергся давлению со стороны епархиального начальства. Мне вдруг беспричинно не благословлялось выезжать за пределы поселка, где я нес свое священническое служение. Что и объявил епископ прихожанам после своего визита в приход. Но я все равно продолжал посещать сирот и, вопреки запрету, выезжал за пределы поселка. Так, однажды, а это был 2015 год, пользуясь слухами о моей, якобы половой, связи с подростками, некие личности, которым я стал неугоден, подкупив и оказав давление на бывших воспитанников, смогли сфабриковать против меня уголовное дело, в котором меня обвиняли по особо тяжкой статье, вменив мне сначала изнасилования. Но, когда следствием были получены чистые экспертизы, заключение сексолога об отсутствии у меня педофилии, психиатра и даже ДНК, то дело стало разваливаться, плюс ко всему прочему из трехсот опрошенных детей за все годы, ни один не подтвердил никаких склонностей с моей стороны и домогательства в отношении их. А те ребята, которых подкупили и запугивали, письменно признали в суде, что оклеветали меня под давлением следственных органов, но в суд не явились. Из-за этой, кем-то заранее спланированной провокации, я оказался снова за забором с колючей проволокой, только уже не в качестве служащего священника, а в качестве заключенного.
Мое задержание было таким, словно в кинофильме или в кошмарном сне. В номер гостиницы постучали, я проснулся, открыл и на меня без объяснения причин надели
наручники и, словно в годы уничтожения духовенства, меня повезли в отдел. Там началось страшное: никаких звонков родным и адвокату, двенадцатичасовой допрос с применением различных методов воздействия, о которых просто страшно вспоминать. Унижения и различного рода давление довело меня до состояния рвоты с кровью. А в это время меня продолжали вынуждать признать то, чего я не совершал и пойти на сделку со следствием. Мои аккаунты в социальных сетях были взломаны сотрудниками полиции и они стали писать от моего имени, дискредитируя меня в глазах общественности. Сразу же появились заказные статьи в прессе, о которых я узнал после своего освобождения из - под стражи. Мое дело вели с обвинительным уклоном, судом отрицались всякие доказательства моей невиновности. В мою защиту выступили мои бывшие воспитанники, которые называли меня своим другом, на что судья, подло изворачивая слова детей, спрашивала у них, а не староват ли он для того, чтобы быть другом...? А все это время я прибывал в тюремном заключении следственного изолятора, почти пол года жизни. Когда меня доставили в изолятор, то поместили в одиночную камеру в полуподвальном помещении, где я имел возможность разговаривать только с Богом и крысой, которая иногда вылезала из щели в полу и ела мои угощения, которые мне приносили родные в передачках. Меня сразу побрили наголо, сбрили бороду. Когда я себя увидел в маленькое зеркало, то в какой-то момент показалось, что это конец и я так и закончу свою жизнь в тюремных стенах. Первое время не хотелось ни есть, ни спать, ни даже жить, было очень больно. В это время епархия от меня отреклась, священникам, желающим выступить в мою защиту, запретили это делать под угрозой отправления в запрет, прихожанам запрещалось собираться в храме для молитвы за меня, разграбляли мое имущество и проводились обыски в храме на наличие какой-то детской порнографии. Более того, были похищены частички мощей и некоторые личные вещи. По рассказам прихожан, которые писали мне письма в тюрьму, когда меня арестовали, то в этот день у иконы Божией Матери Умягчение злых сердец неожиданно для всех лопнула лампада, расколовшись пополам, ее сменили и с другой произошло тоже самое. То, что пережили мои родители, родные и прихожане в тот момент известно только одному Богу! Часть прихожан собрались в группу и начали искать адвоката и средства на его оплату. Тогда собирали всем миром и, хоть сумма была небольшая, этого все равно было недостаточно, тогда одна из прихожанок внесла большую часть суммы и все это время поддерживала моих родителей. Мой адвокат был мусульманин. Когда он пришел ко мне, то сразу сказал, что возьмется меня защищать только после того, как лично убедится в моей невиновности. После он взялся меня защищать. Этот человек был активен, правдив и честен. Искренне переживал и старался всеми силами помочь. Из всех сотрудников детского дома, в котором я волонтерствовал, на мою защиту отважилась встать одна из бывших педагогов дополнительного образования, остальных педагогов запугивали увольнением, в случае если они встанут на мою защиту. А у меня продолжался период тюремной жизни, допросы, следственные действия и попытки сломать, принудить меня к стукачеству и даже путем угроз заразить ВИЧ или отправить меня в "петушатню. Так оказывали давление. Я держался как мог, с Божией помощью. Когда мне в камере стало плохо, я громко стонал от боли и звал врача, но врач не приходил. Заключенные соседних камер
услышали и спросили меня, кто я? Я им ответил, а они уже знали о моем заключении, т.к. об этом уже говорили в прессе и на радио. Узнав, что мне плохо, они позвали сотрудников, но те проигнорировали. В ответ на бездействие сотрудников изолятора заключенные стали громко стучать металлическими тарелками в двери (робот). Только после легкого протестного бунта пришла медсестра, которая нецензурно выразилась и ушла. А меня предупредили, чтобы сидел тихо, иначе пристегнут к шконке на всю ночь. Через некоторое время меня подняли в общую камеру, так называемый "спец.блок" для особо опасных преступников, в котором уже находились три человека. Войдя в камеру, я поздоровался, заключенные мне задали ряд вопросов и я прошел на свое место на шконке. Вначале сокамерники не верили, что я священник, потом по "веревочной почте" связались со "смотрящим", который все подтвердил и написал мне, чтобы я осваивался и ничего не боялся... Последующие дни до своего освобождения из -под стражи я содержался в этой камере. Больше всего меня радовало общение, мне хотелось выговориться, поделиться своей болью, мне нужны были свободные уши. Сокамерники иногда просили помолчать, чтобы не нагонять тоску, но все равно терпеливо слушали мои причитания, за что я им благодарен. В один из дней, когда я немного свыкся с данным обстоятельством, я запел грустную, но дарующую надежду песню иеромонаха Романа "Родник". Эта песня очень понравилась сокамерникам и они просили меня петь ее снова и снова и научить их. Эту песню мы пели, когда находила тоска, я пел ее на прогулочном дворике, в камере, в суде и даже перед экспертами, которые меня спрашивали: «Почему вы поете, когда так грустно...?» В заключении мы делили общий хлеб, а чтобы не сойти с ума, мы писали письма, разговаривали, сочиняли стихи и вместе молились. Мне даже присылали "малявы" т.е. записки с именами о здравии. Помню, как я получил записку с таким текстом: "А.У.Е. Ж.В. Приветствую тебя, батюшка, помолись за меня, чтобы отскочить от статьи..." Один из моих сокамерников подарил мне икону Богородицы, которую заказал у другого заключенного "кольщика" и подписал ее мне на память. Этот образ находится на моем домашнем иконостасе, где я молюсь. Я получал письма от родных, прихожан и друзей. Также я вел переписку со знакомым епископом и дорогой моему сердцу матушкой игуменьей, о которой я писал выше. Строки ее письма я храню до сих пор, читали всей камерой и плакали, такими трогательными, полными материнской любви, были строки этого письма. Матушкина материнская молитва и святыньки, которые она передавала мне, были огромным утешением и отрадой. Иногда меня посещали местные священники и я принимал участие в молитве и Таинствах Покаяния и Евхаристии, что было огромной духовной поддержкой. Но более всего эта поддержка шла не от священников, а от Христа, который незримо присутствовал в Своих Тайнах. А священников интересовал лишь один вопрос, действительно ли я впал в столь тяжкий грех? Когда я оставался один в камере, я просто говорил с Богом, и в этой молитве я переживал разное состояние: отчаяния, покаяния, надежды и даже радости. Однажды в передачке мне прислали акафист Святой Великомученицы Анастасии Узорешительницы и я сразу стал ей молиться. В первую ночь после молитвы мне приснился сон, будто бы в камеру ввели девочку, которая в руках держала ключи. Я спросил ее имя и она ответила, что зовут ее Анастасия, после чего взяла меня за руку
и вывела из тюрьмы. Кроме молитвы, общения с сокамерниками, пения и писем в заключении выделить особо нечего. Там, за запреткой, течет своя монотонная, полная боли и переживаний жизнь. Однажды сокамерник проявил недовольство поданной пищей, которая больше была похожа не на кашу, а на кусок пластилина и выбросил тарелку на продол. После в нашу камеру вошли сотрудники изолятора и, поставив нас к стене на растяжку, силой объяснили, что кушать мы будем то, что нам подадут. Потом мой адвокат интересовался, откуда у меня эти ссадины на лице? Развлечением в тюрьме были поездки на этап, в суд или на экспертизы, там была возможность общения с другими заключенными. Как - то в столыпинском вагоне мне стало плохо с сердцем, было очень трудно дышать, зубы и руки сковала боль, а мои сердечные лекарства забрали конвоиры и никакими уговорами не отдавали их мне. Тогда арестанты пошли на шантаж, они обещали вскрыть себе вены, что меня еще больше перепугало, но лекарства сразу принесли...Так, путем шантажа, они заступились за меня и спасли меня. Меня привезли на экспертизу и определили в другой изолятор, там меня посадили в камеру, как мне потом сказали, к убийцам. Здесь я понял, как легко человека обвинить в чем угодно. Эти мужики нормально общались, делились едой и даже шутили. Так, одному новому заключенному они сказали, что мы идем в баню, так там называют душ и можно в окошке, где отдают грязное постельное белье, получить веник. Он воспринял это всерьез и, подойдя к окошку, попросил банный веник, смеялись все, даже надзиратель. Вот так я увидел настоящую жизнь за колючей проволокой, без прикрас. В этой реальности, среди арестантов, было правды и искренности больше, чем в людях, живущих на воле. Прошло время, следствие подходило к концу, мое дело развалилось. Прямо в суде изменили показания, на что сделала акцент даже прокурор, которую потом убрали, чтобы много не разговаривала. Мне изменили статью на небольшой тяжести, вменили в вину домогательство и отпустили из - под стражи в зале суда отмечаться у инспектора. Первое время после освобождения из - под стражи я даже разговаривал на жаргоне, в мой лексикон вошли такие слова как шленка, весло, малява... В тюрьме заключенные ведут активное общение в ночное время суток. По возвращении на волю, я долго не мог спать, а если засыпал, то видел ночные кошмары. После пребывания в заключении мое здоровье было сильно подорвано, обострился артрит. Более трех лет страдал рвотой с кровью, меня даже забирали по скорой с желудочным кровотечением, а потом всем миром, через социальные сети собирали помощь на мое лечение. Далее был суд церковный. Собрались исполненные святости и благочестия отцы во главе с его первосвященством и судили меня судом праведным. Не выслушав доводов адвоката, не посмотрев результаты экспертиз, мне просто предложили скрыться в монастыре и тогда меня оставят в служении, я этот процесс даже на диктофон записал. Услышав мою просьбу, дать мне время придти в себя и подумать, каждый отец высказался в мой адрес в меру своей святости и духовного роста... Кто-то пытался защищать, а иные страдали словесным поносом, который лился из их рта... Смотрел я на это средневековое судилище и не отвечал, вспомнил слова отца Павла
Груздьева:"хвалят тебя или ругают, будь как мертвец безмолвный..." После чего ушел, не подписав протокол этого собрания, не став дожидаться его результата. Решение уже принимали без моего участия и явно не в мою пользу... Не думаю, что священническое служение является важнейшим фактором спасения моей души. Потом началось, вообще, очень интересное. Браслет, который одевали мне на ногу, чтобы вести контроль моего передвижения, вечно не работал, привезли другой и этот переставал функционировать. Мне звонила инспектор и спрашивала, почему она меня не видит? Хотя из дома я не выходил. А когда они пришли в очередной раз, я им ответил так: «Скорее всего, Богородица, которая знает о моей невиновности, покрывает меня Честным Своим Омофором и поэтому вы меня не видите».
ГЛАВА IV Поддержка и презрение По освобождении меня из изолятора, я был направлен отмечаться у инспектора не по месту прописки, а по месту служения, суд даже не удосужился посмотреть где я прописан, не говоря уже о материалах дела. Но, видимо, и на это случилась Воля Божия, благая и промыслительная. Прихожане сразу стали оказывать мне заботу. Один из них, мой кум со своей семьей, приютили меня в своем доме, кормили, помогали финансово. Позже прихожане сняли для меня жилье, помогали его оплачивать, сделали там косметический ремонт. Ночами я оставался наедине с Богом и слезно молился, за себя, за родителей, родных, близких, друзей и врагов, общался в соц.сети со своим другом игуменом из Словакии. Позже ко мне приехала моя бабушка, которая была со мной до окончания ограничений, возложенных на меня судом. Все время мне помогала и заботилась обо мне одна из моих прихожанок, она всюду сопровождала меня, оберегая от новых провокаций, и помогала финансово из своей скромной пенсии. Чтобы не проводить время зря, я посещал храм, пел на клиросе и вместе с прихожанами начал кормить, одевать и отправлять бездомных в социальные приюты, собирал посылки для заключенных и передавал эти посылки родным заключенных. Но снова я встал на пути, только теперь уже у своего собрата священника, которого прислали вместо меня нести послушание настоятеля. Он пришел ко мне домой со старостой прихода и угрожал мне, что напишет на меня заявление в прокуратуру о том, что я организовал секту и переманиваю прихожан, которые обязаны у него брать особое благословение на добрые дела...
Не смотря на угрозы, я продолжал заниматься тем, в чем испытывала моя душа потребность. Также, не смотря на все запреты, меня посещали прихожане.
ГЛАВА V Друзья по кресту и борьба за правду Срок подошел к концу, и я уехал по месту прописки, продолжая общение со своими прихожанами, воспитанниками детских домов и заключенными. Более того, я приобрел новых друзей. Одними из них стала семья священника Глеба Грозовского из Петербурга, обвиненного на несколько лет раньше меня в подобном преступлении, которого он не совершал. В соц. сети я нашел его сестру Любовь, которая и до сих пор активно борется за своего брата. Мы созвонились, я вкратце поведал ей свою историю, которая была словно под копирку от истории о. Глеба написана злопыхателями. Когда были сняты все ограничения, я смог посетить Северную столицу, город
Петербург, где лично встретился с семьей батюшки арестанта и дал интервью в прямом эфире. Позже мы с прихожанами прихода, в котором служил до ареста батюшка, и его родными поехали на суд, куда привезли батюшку. Там я смог лично увидеть выходящего из воронка священника. Батюшка озарил всех нас своей улыбкой и приветствовал.
Когда мы пытались войти в здание суда, нас грубо и нецензурно выставил судебный пристав, которого как хамло никак иначе и не назовешь. Я шел до ближайшего возле суда храма и плакал. Вошедши в храм, я встал на колени перед иконой Божией Матери, молился и горько плакал. Позже в этом храме собрались и родные батюшки с прихожанами. Затем в храме появился настоятель. Увидев меня, он спросил, почему я так горько плачу и что меня тревожит, я рассказал ему свою историю и для чего я приехал. Тогда настоятель этого храма собрал нас на молебен и мы вместе молились Господу. Он записал наши имена в синодик и обещал молиться о нас. Спустя пол года после моего визита в Петербург, благодаря случаю, объединившему нас в борьбе за правду, я познакомился лично с солисткой популярной рок группы Машей Макаровой, с которой встречался в Москве и до сих пор имею общение с этим замечательным человеком. Мария, не смотря на все препятствия и угрозы, выступила публично в защиту священника. Мы живем в так называемой демократической стране, в которой на сегодняшний момент менее 1% оправдательных приговоров, для справки в годы Сталинских репрессий было 3% оправдательных приговоров... К сожалению, большая часть уголовных дел фабрикуются либо по причине нежелания правоохранительных органов искать действительно виновных в совершении преступлений и тогда они вешают эти дела на подставных лиц, либо это откровенно заказные уголовные дела, чтобы дискредитировать человека, уничтожить его как личность или сгноить в лагерях. С правовым беспределом в нашей стране сталкиваются те, кто стал на пути у творящих беззаконие. Люди, ведущие борьбу с неправдой и несправедливостью, лишаются не только жизни, но и свободы. Таковыми жертвами системы стал я и батюшка из Санкт-Петербурга Глеб Грозовский. Государственные чиновники не занимаются людьми, выискивают пути обогащения за счёт самых слабых. Мы с батюшкой спасали детей, молодёжь от произвола, а за это получили обвинение в тяжком преступлении, нас убрали с пути обогащения. Россия на пороге падения!
Из личного опыта и опыта борьбы других людей, столкнувшихся с системой, я вижу как в этом, так называемом правовом государстве, попирается право, конституционные права человека и гражданина, как обманывают сирот, вдов, безнаказанно распространяют наркотики и притесняют несогласных. Все публичные обращения к патриарху, президенту и к следственным органам игнорируются, либо приходят отписки. За спиной злопыхатели продолжают исходить ядом, среди этих злопыхателей, как ни странно, не простой обыватель, а блогеры, журналисты и некоторые священники. В это трудно поверить, пока сам не столкнешься лицом к лицу с подобными ситуациями. Все эти ситуации не сломили ни одного человека ведущего борьбу со злом и помогающего другим людям отстоять их честь, законные права и просто по- человечески поддерживающего их в трудной ситуации. Так, батюшка из Санкт-Петербурга, находясь в заключении, миссионерствует, проповедует Христа, своим терпением он подражает исповедникам. То, что за эти годы пережил он и его семья трудно описать несколькими словами. Но если вкратце,
отцу Глебу пришлось скитаться не находя приюта, пережить множество судов и пересылок из одной тюрьмы в другую. Не добившись правды на земле, матушка Зинаида, мама священника, отправилась к Богу. На прощание с телом матери дали всего 5 минут. Братья - священники испытывают давление со стороны патриархии, сестра, ведущая неустанную борьбу за брата, подвергается угрозам, притеснениям, ненависти. Супруга и дети, среди которых двое приемных, остались без попечения отца и главы семьи. Прихожане и отцы священники, вставшие на защиту батюшки, также ощутили на себе давление властей, угрозы в свой адрес и притеснения высшего духовенства. А самого батюшку осудили на 14 лет колонии строгого режима. Но эта борьба еще не закончена!
Этот священник вдохновил меня написать стих посвященный ему, как собрату и человеку, идущему этим тернистым путем.
**** Давно известно, правды на земле не ищут.
Здесь ложь, предательство и гной греха,
Завистники своею злобой пышут,
Из уст их льется грязь и чепуха.
Так было со времен грехопаденья,
Распяли и Невинного Христа,
Но дьявол побежден усильем Воскресенья,
Не станет правдой ложь и клевета!
Сегодня брат наш в заключении,
Со всех сторон ликует зло,
Но будет Правды Воскресенье,
Восторжествует радость и добро!
Прошу я всех усиленно молиться,
Господь не бросит иерея Своего.
Еще нам много предстоит трудиться,
Молитвой из темницы Бог Освободит его!
Оглядываясь назад, анализируя те жизненные обстоятельства, в которых я был, посланные мне от Господа испытания, болезни и скорби, я пришел к выводу, что это все было не зря. Это огромный опыт, который я должен использовать на своем жизненном пути, пока он не окончится. Я не знаю, какие испытания и радости ждут меня впереди, но я знаю точно, что не одно испытание я не выдержу без Христа. Видеть Христа в своей жизни мне помогают люди, которых Господь посылает на этом жизненном пути, это люди немощные, заключенные, бездомные, сироты и одинокие. Именно в них я вижу Христа! Я продолжаю идти, падая и поднимаясь, а значит, пока я жив, должен быть полезен тем, кому труднее, чем мне. Теперь я занимаюсь тем, что ухаживаю за тяжело-больными, веду волонтерскую работу среди бездомных, заключенных и одиноких. Эти
люди стали моей отрадой, утешением и частью моей жизни, смотря на них, я вижу свое отражение и имею возможность взглянуть на себя со стороны. Однажды меня не станет, я уйду в вечность, и обо мне останется лишь память. Самое огромное желание, которое имею я, это желание оставить после себя память не добрую и не худую, а молитвенную. Для меня очень важно, чтобы меня помнили в молитве. О чем я и прошу своих читателей.
